Всё в стране ужасно, всё в стране погано.
В высших эшелонах – шум и болтовня.
Бисмарка там нету, нет Шатобриана –
Значит, надо, чтобы главным выбрали меня.

И сразу наших олигархов разведу я круто,
Соберу их вместе и скажу: «Даёшь!»
И скажу: «Сдавайте, граждане, валюту!
У меня народ не кормлен, начался падёж!»

Сам кристально честный и сакрально чистый,
Лично б сеял жито, лез в шахтёрский штрек,–
И меня б любили даже коммунисты.
Самый человечный был бы человек!

Ворам и мздоимцам – бить по пяткам палкой!
Утоплю бандитов, как слепых котят,
А ментов не трону, потому что жалко.
Что, менты не люди? Тоже есть хотят!

Я призрел бы сирых, утешал страдальцев,
Как Ильич, встречал бы чаем ходоков.
А гимном я бы сделал песенку про зайцев –
Чуть её подправит старший Михалков.

Я скажу министрам: «Что за волокита?
До сих пор у граждан нету ни шиша!
Всем читать Прудона и Адама Смита!
В общем, чтобы к Пасхе обогнали США!»

Ах, каким я славным президентом стану!
Ярким, как Людовик, мудрым, как де Голль!
Всюду будут скверы, парки и фонтаны.
Слушать будем «Битлз», кушать алкоголь!

Нас бы уважали и арабы, и евреи,
Буш бы за советом в Кремль приезжал:
Дескать, можно мы немного побомбим Корею?
А я бы средний палец Бушу показал!

А потом, конечно, стану я тираном –
Старая, простая, верная стезя, –
Разгоню парламент, посажу смутьянов.
Но здесь уже традиций нарушать нельзя!

И потом, ведь любят на Руси тиранов.
Так оно привычней, что ни говори.
Я возьму державу, скипетр из Гохрана –
И меня Шандыбин выкрикнет в цари.

Оц-тоц, хорошо! Буду самым главным!
Будет голос зычен, а рука тверда.
Боже, меня храни! Сильный, державный!
Хотели как лучше, а выйдет как всегда...

Власть, конечно, сильно портит человека.
Не пойду во власть я – мне она вредна.
И к тому же вряд ли выберут чучмека,
Так что спи спокойно, родная страна!

Чтоб торговать, иметь навар,
Все врут о вкусе «Рамы»,
В торговле важен не товар,
Здесь главное – реклама.
Вот я советую одно:
Откройте для себя говно.
Самой природой нам дана
Уникальнейшая формула говна!

Если жизнь пришла в упадок,
Если ходишь сам не свой,
Съел кусочек – и порядок!
Вкус устойчивый такой!

Спасает от прыщей говно,
От перхоти и СПИДа,
Так как без сахара оно,
С ксилитом, карбамидом,
Просто добавь воды в говно,
Получишь лучше, чем вино.
Ведь стоматологи всех стран
Говно рекомендуют нам!

Что за сделка без обмана?
Что за пьянка без вина?
Что за ширка без баяна?
Что за жизнь без говна?

Говно не тонет, не горит,
Прослужит долго очень.
И запах пота устранит,
И имидж ваш упрочит,
Причём тут пальцы, старина?
Мы все зачахнем без говна!
Ведь это вам не «Panasonic»!
С говном и бедность не страшна!

Берёшь обычный пирожок
Да и в говно макаешь.
Почувствуй разницу, дружок,
Иначе проиграешь!
А вот холодное дерьмо
Заменит десять эскимо.
Скорее покупай, страна,
Две палочки хрустящего говна!

И гребёт народ активно
Массу всяческой фигни.
Всё надеются наивно
Пережить критические дни.
Уж так у нас заведено:
Давным-говно, говным-давно –
Говным-говно.

Не хотел я пить, но пятница,
И к тому ж зашёл сосед.
Он поэт, а значит, пьяница,
Рифмы есть, а денег нет.
«Треснем, – говорит, – водки для потенции
Да поговорим ладком
О судьбе интеллигенции
В государстве воровском».
Как с ним не выпить! Бегает, как маятник,
В глазах горят бенгальские огни.
Ну, выходные, сами понимаете –
У мужиков критические дни.

По российской по традиции
Пили много, наповал.
Он надрался до кондиции,
А потом запричитал:
«Ой же сироты мы, сироты!
Это ж при живой стране!
Эх, до чего же эти ироды
Толерантные ко мне!»
Глянь, как они за Родину радели:
Перестроили бардак в бордель
И совсем бедняги похудели,
Но без буквы «п» и буквы «д».
Похудели, похудели, похудели,
Но без буквы «п» и буквы «д».

Не по лжи я жил, как следует,
Был горой за них всегда
И на каждом референдуме
Отвечал: «Да! Да! Нет! Да!».
Где ж вы, бедные иллюзии,
Либеральные мои?
Так реформами контузило,
Что нет напора у струи.
Уже стемнело, мы прилично с ним натрескались
И наливали мимо рюмок наугад.
Он все шумел, косил под Чернышевского:
«Что делать, блин, и кто, блин, виноват?»

Он сказал: «Вставай, такой-сякой!», –
И пошли мы с ним в народ.
Он – с ненормативной лексикой,
Словно с песней, шел вперед.
Где, – кричал, – культурная общественность,
Вновь по кухням, вновь молчит?
А, сохранить хотите девственность
И оргазм получить! – Так не бывает.
Он написал на зданье тайной канцелярии:
«Даёшь капитализм с человеческим лицом!»,
Пририсовал зачем-то гениталии
В кубистском стиле, хренов Пикассо.

Поздно ночью мы пришли домой,
В коридоре я уснул без сил.
Ну, жена спросила, что со мной,
Тут сосед ей объяснил:
«Видишь ли, – говорит, – в стране тенденция,
Просто стыдно говорить: спит теперь интеллигенция,
Ну, а так как нету Герцена,
Значит, некому будить».

А жена говорит:
«Я вам, гадам, буду Герценом,
И эсеркою Каплан,
И Чубайсом вместе с Ельциным.
Марш, мерзавцы, по углам!»
У жены я спрашивал, где моя любимая.
Мне жена ответила скалкой между глаз.
А я у скалки спрашивал, где моя любимая.
В общем, выпил лишнего. Скорбный мой рассказ.

Вновь подойдёт к концу неделя быстротечная.
Пойду к соседу, вот он будет рад,
И дорешаем мы вопросы вечные,
«Что делать, блин, и кто, блин, виноват?»

Держава наша в целом прекрасна и могуча,
Но у нас тут, рядом с домом, есть мусорная куча.
И кучу почему-то никто не убирает.
Лежит она и пахнет. Точней сказать, воняет!

Бомжи в ней добывают стекло и алюминий,
Окурки и одежду от кутюрье Рванини,
Над нею реют птицы, летают самолёты,
Вокруг шумит столица, вокруг кипит работа,

Над ней гремят зарницы, под ней метро грохочет,
И ни одна зараза убрать её не хочет.
Никто её не любит, никто не привечает.
За эту fucking кучу никто не отвечает.

Хотя и есть на свете ответственные лица,
Они в делах по пояс, до них не дозвониться.
Они чего-то строят, их руки не для скуки,
У них одних аварий на день четыре штуки,

У них то там рвануло, сгорело, утонуло,
То тут чего-то смыло, залило, завалило.
Они возводят дамбы и разгоняют тучи,
Они по грудь в работе — тут мы с какой-то кучей!

И я их понимаю: ну, не было бы кучи —
Ну, разве б стала жизнь размеренней и лучше?
Мы разве б стали ближе в достиженье идеала?
Единственно, конечно, поменьше бы воняло.

Но мы уже привыкли — принюхались, наверно:
Ведь много что сегодня попахивает скверно.
Мы ж смотрим телевизор — и ничего, канает,
А из него, бывает, не так ещё воняет.

И в общей атмосфере гулянки бесшабашной
Нет-нет да и запахнет тухлятинкой вчерашней.
Но мы же не брезгливы — такое воспитанье:
Нам помогает выжить плохое обонянье.

И что другим вонюче, то нам вполне годится.
Глядишь, мы нашей кучей начнём ещё гордиться —
Что лучшая на свете, нигде такой не встретишь...
И будет уж не куча, а наш тотемный фетиш.

Историки поспорят, где куча начиналась,
И как она возникла, когда образовалась —
При Николае Первом иль Александре Третьем?
И приходить к ней будут с экскурсиями дети.

Всё это лишь сарказм и мелкое броженье,
А жизнь продолжает победное движенье.
Прогресс не остановишь, и мы спешим внедряться
В мир нанотехнологий и дерзких инноваций.

И наша-то повозка Европу догоняет.
Вот с кучею загвоздка — пока ещё воняет.
Но верю я, товарищ: у нас ещё всё будет,
Мы тоже станем чище, мы тоже выйдем в люди!

И станет мир единым, и светлым, и открытым,
Красивым, справедливым, богатым, чистым, сытым.
Век золотой настанет, мы отдохнём, страдальцы.
И кучу уберут. Уже не мы — китайцы.
Китайцы!
Китайцы, китайцы, китайцы...
(То птицы кричат...)
Китайцы...
Китайцы...