Существует байка, что среди всех космических шуток и розыгрышей первое место, пожалуй, принадлежит шутке Оуэна Гарриотта.
В 1973 году этот астронавт входил в экипаж американской орбитальной станции "Скайлэб". Устроенный им розыгрыш офицера Центра управления полетами Роберта Криппена достоин навечно войти в анналы космонавтики.
С собой в космос Гарриотт захватил диктофон, на который его супруга наговорила несколько фраз. Когда в один прекрасный день оператор Роберт Криппен вышел на связь со "Скайлэб", Гарриотт ждал у передатчика с диктофоном. И между станцией и Центром управления состоялся следующий диалог:
- "Скайлэб", это Хьюстон, ответьте.
- Здравствуйте, Хьюстон, - бодрым женским голосом отозвалась станция - Это "Скайлэб".
Земля после секундного колебания поинтересовалась:
- Кто говорит?
- Привет, Роберт, - отозвалась станция. - Это Хелен, жена Оуэна.
Криппен несколько секунд переваривал ответ, а затем с трудом выдавил:
- Что ты там делаешь?
- Я тут решила ребятам поесть принести. Все свеженькое, - успокоил его голос с орбиты.
Центр управления молчал около минуты, а затем отключился. Видимо, у офицера сдали нервы.

Иван Шаблов отмечает дни рождения.
11 February, 04:01 ·
Илье НОВИКОВУ - 40 ЛЕТ!
11 февраля 1982 г. в Москве родился будущий блестящий юрист, игрок "Что? Где? Когда?" (двукратный обладатель «Хрустальной совы», обладатель «Бриллиантовой совы»).
Покорил всех, когда избил титушку Тарасевича, осквернившего Мост Немцова.
Последние годы, как и многие лучшие россияне, живёт в Украине.
"Мне в какой-то момент захотелось говорить по-украински"
"Я игрок. Профессия адвоката тяготеет к такому различию - либо ты бухгалтер, либо игрок. В зависимости от того, идёшь ты от документов или от людей. Я игрок. И те, и другие бывают удачливые. Хороший адвокат, независимо от типа, к которому он принадлежит, всё равно чего-то добивается. Мне кажется, что Генри Маркович Резник, который для меня икона адвокатуры, тоже игрок. И Шмидт, покойный, наверное, тоже отсюда. А, скажем, покойный Ария, скорее бухгалтер".
"Председатель Верховного суда Вячеслав Лебедев. Его назначили ещё при Горбачеве в 1989 году! Тогда это ещё был Верховный Суд РСФСР".
"Тот рубль, который я получу за защиту Егора, я передам на поддержку ЗСУ. И ещё 99999 от себя. Линия защиты, она не только в суде. Кто не понял, ЗСУ – это Збройні сили України или, говоря по-русски, Вооружённые Силы Украины".
"Хороших вариантов по Крыму нет вообще. Ни для России, ни для Украины, ни особенно для самого Крыма и крымчан. Даже если представить фантазийно, что уже завтра Крым внезапно возвращают Украине – бескровно и полюбовно – там же за накопился невероятный гадюшник проблем. Права собственности на землю, отжатые или даже честно проданные. Гражданство. Экология, которую с каждым годом всё необратимей уб///ваем на фоне дефицита воды. Поскольку завтра ничего такого не случится, всё это будет продолжать усугубляться и дальше. Статус-кво сохранится на какое-то неопределённое время, может быть на годы. Но если в какой-то момент у нас тут рв//нёт, и Россия начнёт просто рассыпаться на куски, то, понятно, что Крым – это отдельный «кусок», пришитый на живую нитку – и уйдёт он одним из первых, потому что ему есть куда уходить".
"Всё это (конституционный переворот) не имеет отношения к праву, к конституционному нормальному процессу. Но это определённое предвестье того, что нас ждут какие-то резкие потрясения".
"По мере того, как таких (бедных) людей становится всё больше, шансов что полыхнет, причём по СОВЕРШЕННО непредсказуемому поводу, вспомните, в Тунисе революция началась с того, что полиция побила торговца фруктами, он пошел на площадь и сжёг сам себя (7 вечных режимов были сметены). И если какая-то бабушка сожжёт себя и окажется, что таких бабушек 40 000, а внуков у них 200 000 и они все куда-то пошли, такой сценарий становится ВСЁ БОЛЕЕ реалистичным".
"Я думаю, что уловки с Конституцией не помогут. Я думаю, что если дело дойдёт до такой ситуации, то (Путину) не поможет, в принципе, ничего".
"Этот ГУЛАГ (ФСИН России) нужно упразднить, ликвидировать весь бизнес, построенный вокруг ГУЛАГа, поменять ВСЁ начальство. Тюремная система нужна любой стране, но если вы строите её на фундаменте ГУЛАГа, у вас получается "ГУЛАГ 2.0".

Вчера рабы Рима вышли на митинг с протестом против восстания Спартака на юге Римской империи. Они несли плакаты - "Спартак - тайный ставленник Карфагенского Союза!", "Карфаген - руки прочь от Рима", "Мы твои верные рабы - Рим", "Патриции и всадники - наши мудрые вожди", "Да здравствует федеративный рабовладельческий строй - самый передовой и правильный".
На митинге в Колизее было составлено заявление с протестом, против участившихся антиконституционных восстаний рабов. "Мы требуем, чтобы все конфликты между рабовладельцами и рабами решали только в правовом поле, в суде патрициев". После этого толпа рабов, скандируя "Да здравствует великий Рим!", под присмотром преторианцев разошлась по домам.
Цезарь и римский Сенат выразил удовлетворение и заявил, что таких законопослушных и патриотичных рабов нет нигде в мире. Всем рабам в качестве поощрения выдана дополнительная миска бобовой каши. Объявлено также, что максимальное количество ударов плетью в качестве наказания будет снижено с 40 до 38.
Эта новость вызвала чувство глубокого удовлетворения среди широких масс римских рабов. Они высказали огромную благодарность цезарю и римскому Сенату за отеческую заботу"
via http://npubop.livejournal.com/1753066.html

ЗЫ. У меня ссылка не открывается

Деревенская семья попала в первый раз в жизни в большой город. Жена сразу же потащила мужа и сына в огромный торговый центр и тут же принялась бегать из отдела в отдел, совсем забыв о домочадцах. Предоставленные самим себе, ковбои слонялись по залу, глазея по сторонам. Их внимание привлекла полная пожилая женщина, сидевшая в инвалидной коляске около каких-то дверей и внимательно смотревшая на лампочки над ними. Подойдя поближе, они увидели цифру "1", и в этот момент двери открылись. Женщина въехала вовнутрь. Заглянув вслед за ней, мужчины увидели глухую комнатушку без окон. Двери закрылись, и светящиеся номерки отсчитали до десяти. Затем последовал обратный отсчет, и на цифре "1" двери открылись вновь. Две челюсти синхронно стукнулись об пол... Окинув взглядом изумленную парочку, из комнатки выпорхнула очаровательная девушка, и, стуча высоченными каблучками, направилась к выходу. Отец нашарил плечо сына, развернул того в сторону торгового зала и прохрипел: "Мать сюда... Живо!!!"
_______________________________________________________________

ЧИСТО АНГЛИЙСКИЙ ЮМОР
Английский лорд приезжает в клуб и обнаруживает, что забыл дома кошелёк. Набирает номер телефона, снимает дворецкий.
- Джон, я забыл дома кошелёк. Он должен лежать на тумбочке в спальной. Посмотрите. Жду у телефона.
- Слушаю, сэр... - через несколько минут: - Сэр, в спальной ваша жена, и она уверяет, что с вами.
- Джон, возьмите в комоде револьвер и убейте меня и мою жену. Жду у телефона.
- Слушаю, сэр... - через несколько минут: - Сэр, вашу жену я убил сразу, а вот за вами пришлось погоняться вокруг бассейну...
- Но, Джон, у нас дома нет бассейна!
- А вы куда звоните, сэр?!

Николай Сердцев · 21 мин. ·
Тапочки для Жириновского.
Мало кто знает, что на Коряжминском комбинате ветеринарных халатов и фартуков для живодерен есть секретный спец.цех , который выполняет деликатную и я бы даже сказал печальную миссию по пошиву белых тапочек.
Именно здесь в марте 53 года была сшита последняя обувь для Иосифа Виссарионовича Сталина.
Копия тапочек ( на фото внизу) хранится в местном музее в подвале, рядом с бронированной дверью, за которой идёт неспешная и печальная работа и слышна странная музыка…
Говорят, там, для того, чтобы у работников цеха, а их всего двое: слепой Аркадий Самуилович Гройсман и глухая Цицилия Моисеевна Коцельбойм было соответствующее настроение, 24 часа играет похоронный марш Газманова,
- нечто среднее между Путаной и Есаулом мыслей шальных.
Эта душу рвущая величественная музыка играет уже 20 лет, но Цицилия Моисеевна каждый раз плачет и каждый раз вовремя вытаскивает из петли Аркадия Самуиловича…
Простите, я сейчас тоже вытру слёзы…
Да, успокоился. Так вот, они и сейчас выполняют ответственные ритуальные поручения. По крайней мере все размеры у них есть.
И сегодня, тапочки для Жириновского были тайно доставлены в Москву на взятом на прокат на Мосфильме Ил-2. И , кстати , в память об историческом облете с иконой, штурмовик тоже облетел рублевское шоссе, а над Ново-Огарево лётчик покачал крыльями, чем заслужил нагоняй от начальника ФСО. — в городе г. Коряжма, Архангельская обл.

Ну то что у олигархов яхты забрали - это должно радовать вообще любого думающего человека. Забрали же у олигархов, а не у бизнесменов.

А вообще санкции в основном бьют по части общества наиболее ориентированного на запад. Основной электорат [пока] не затронут. Но , как известно, холодильник побеждает телевизор.

За последние дни в Грузию уехало 20-25 тыс.,в Финляндию очередь на границе.

Бойня (18+)



Константин Башлаев,
специально для «Новой»
https://novayagazeta.ru/articles/2022/03/14/boinia

Дмитрий Чернышев

Японский корабль «Ямато» был крупнейшим линкором в истории. Он стоил, как Звезда Смерти. Это было что-то невообразимое — японцев не сдерживали ограничения Панамского канала и они построили монстра. Невероятные 460 мм пушки — почти полуторатонные снаряды летели на расстояние в 45 километров. Лобовая плита башен главного калибра линкора имела броню в 650-мм – самая толстая броня из когда-либо устанавливающейся на боевые корабли. Считалось, что ни один снаряд в мире был не в состоянии пробить ее даже при стрельбе в упор.
Для строительства линкора была создана целая промышленная отрасль — пришлось модернизировать металлургические заводы, создать новые плавучие краны, строить колоссальные доки, а бюджет постройки был разнесен по разным проектам, чтобы огромная стоимость не бросалась в глаза.
«Ямато» берегли, как зеницу ока. Его бросили в бой, когда уже ничего другого не осталось. Когда линкор обнаружили американцы, на него обрушилась лавина самолетов — 227 машин. Пилоты торпедоносцев получили приказ — всем атаковать «Ямато» только с одного борта. Корабль на полном ходу отчаянно маневрировал, пытаясь уклониться от торпед. Но в линкор попало десять торпед и 13 тяжелых авиабомб. Кормовой радиолокационный пост был уничтожен. Корабль начал заваливаться на бок. Контрзатоплением отсеков японцы пытались выровнять этот крен, но машинные и котельные вахты гибли на месте под струями раскаленного пара, вырывавшегося из разбитых котельных систем. Матросы отчаянно пытались потушить пожары на палубе. Рули заклинило и маневрировать стало невозможно. Волны захлестывали площадку боевого мостика. Палуба стала совсем вертикально, люди срывались и летели вниз. А потом снаряды огромных 460-мм орудий начали выпадать из своих камор и взрываться, ударяясь о стальные плиты бронированных переборок.
Позднее очевидцы с японских эсминцев рассказывали, что клубы дыма от взрыва «Ямато» поднялись на высоту 6000 метров и фантастический «гриб» был виден на огромном расстоянии в Кагосиме. Из всего экипажа спаслось только 269 человек.
p.s.
Путинская Россия сейчас — это линкор «Ямато». Он уже получил десять санкционных торпед под ватерлинию. Никогда еще в современной истории ни на одну страну в мире не накладывали столько санкций. А героическая украинская армия методично перемалывает российскую армию вторжения. Это уже разгром.
Русский военный корабль послушно исполняет приказ и идет нах. Помпы в трюме еще работают, но вода все прибывает и прибывает. Рули заклинило и пожары тушить нечем. Адмирал слинял с мостика и не выходит на связь. Механик снимает деньги с банкомата в кают-компании.
p.p.s.
Самое поразительное, что миллионы людей в России не понимают всей тяжести положения. Пустые полки и драки за сахар — это только начало. В стране не то, что самолеты не будут летать, поезда остановятся. Машины нечем будет ремонтировать. Лифты в домах встанут. Ничего не будет, одно сплошное телевидение.
А с Украиной все будет хорошо. Ее восстановят по новому «Плану Маршалла». А 9 мая в Киеве состоится парад. Но не тот, на который рассчитывали российские пропагандисты — по городу пройдет многотысячная колонна российских пленных. С унылыми генералами во главе. Потом поливальные машины смоют грязь от их сапог.

Виктор Шендерович
4 ч. ·
«ОДНОЗНАЧНОСТЬ ПРИВЛЕКАЕТ, БЕЗУМИЕ ЗАХВАТЫВАЕТ, ОНО ЗАРАЗИТЕЛЬНО»
По-моему, это совершенно обязательное чтение.
Via Gregory Kataev

.....................
Прогулка в Цюрихе или «Семнадцать мгновений весны» в реальности.
Летом 2004 в Цюрихе мне довелось пройтись по чудесной улице Bahnhofstrasse. Она идет от озера к вокзалу. Собственно, само ее название – Вокзальная. Эту прогулку до вокзала и обратно я не забуду никогда. Дело не в красоте этой, с милыми трамвайчиками, уютной улицы богатого западноевропейского города. А в том, кто со мною шёл. Я оказался идущим между двумя пожилыми немцами, друзьями с конца 30-х.
Слева от меня шёл друг нашей семьи, Эрик Пешлер, родившийся в 1922, бывший руководитель Студии док. кино Цюрихского ТВ. Его отец, Альберт, был генералом Вермахта. И не просто генералом, а одним из близких к Гитлеру людей. В 1939 Эрик, прошедший к тому времени не только драму любви к еврейской девушке (вынужденной вместе с семьей уехать из Германии), а слушавший британское радио и ненавидевший нацистов, поссорился с отцом, ушел из дома и уехал из Германии. Он жил в Лондоне, в Париже, в Риме, в Москве, в Цюрихе. С начала и до середины 60-х (во времена нашей Оттепели) он, уже известный журналист, недолго жил в Советском Союзе и написал книгу "Частная жизнь в СССР", в которой был в том числе и рассказ о моем папе, в то время главном дирижере Гос. оркестра Белоруссии, с которым они познакомились на концерте в Москве. У нас книгу Эрика заклеймили как антисоветскую, на Западе, наоборот – как прокоммунистическую. Бедный Эрик метался между двух огней. Но я отвлёкся. Справа от меня…
Справа от меня – шёл человек, чьё имя натвержено сериалом "Семнадцать мгновений весны". Какое-то время я не мог отделаться от ощущения, будто метафорически нахожусь внутри него. Хотя находился я – внутри иного, документального, но не менее драматического фильма о войне. Рядом со мной шел человек, близко знавший Гитлера, не раз обедавший с ним, лично знавший всю верхушку Третьего рейха. Собственно, сам бывший ее высшей частью. Его имя и фамилия стали нарицательными и были синонимом власти, которая была выше СС. Во всё это было невозможно поверить. Но это было именно так. Этого человека звали...
Мне даже неловко произносить его имя. Настолько оно одиозное.
Его звали Мартин Борман.
Догадываюсь, что вы подумали. Нет, я в своем уме. Конечно, это был не бывший Рейхсляйтер Германии, начальник Партийной канцелярии НСДАП, Рейхсминистр по делам партии, второй человек в Рейхе – это был его старший сын, которого звали так же. Вот некоторые записи нашего разговора (сделанные от руки вечером в номере отеля) на английском, иногда переходившим на французский, с немецкими вставками, которые мне переводил Эрик.
Самым сильным чувством, охватившим меня тогда и, по сути, не покидающим до сих пор, было и есть чувство близости ТОГО времени, близости ТОЙ войны и ТЕХ людей. Всех тех и всего того, что мы знаем по художественным фильмам и по старой черно-белой хронике, своей фактурой создающей как оказалось ложное ощущение давности тех событий и жизни тех людей. Возникло чувство, что всё это было вчера. Разговаривая с Борманом, в основном слушая его, это чувство только усиливалось. Не умственно, а по ощущению. Но возникло оно внезапно, когда, встретившись с ним и уже зная, кто он, я пожал ему руку – всё мгновенно стало недавним.
- Вам приходилось здороваться с Гитлером за руку? – решился аккуратно спросить я.
- Конечно, много раз, – он настороженно посмотрел на меня. – Надеюсь, сейчас это уже не накладывает на меня тень…
- Конечно, нет, – мне стало неловко, – простите за этот инстинктивный вопрос.
Он добродушно улыбнулся. Тем не менее, то, что всего одна ладонь (!) отделяла меня от невообразимого рукопожатия – произвело на меня физически сильное впечатление.
- Гитлер был моим крестным отцом. Можете представить себе моё отношение к этому, учитывая, что позже я долгое время был священником?
- Я даже не могу вообразить себе ваших чувств, – ошеломленно признался я.
Он молча кивнул.
Мартин Борман-младший был врачом, много лет он работал в Африке, был католическим священником, миссионером. Он лечил людей и читал им проповеди, старался морально помогать.
- Много раз мне советовали сменить фамилию. Aber... Но я не считал это правильным. Это моя судьба, мой крест. И я должен его нести. Мой папа был хорошим отцом, заботливым и понимающим. Я люблю его как отца. При этом он, как и все нацистские вожди, был не просто преступником, он был монстром. И если бы он оказался на скамье подсудимых в Нюрнберге, он бы больше заслуживал казни, чем Риббентроп.
- Мартин, – задумавшись над услышанным, произнес я, – как в своем отношении к отцу вам удается разъединять его на «отца» и на «другого»? Как вы сочетаете любовь к нему с таким ясным осуждением его как нацистского преступника и, как вы говорите, монстра?
- Знаете, во-первых, монстры ведь тоже заботятся о своих детях! – он невесело усмехнулся. – А во-вторых, вы просто слишком молоды. Для меня это давно решенный вопрос. Преступления отца, то, что он был одним из тех, кто своей подписью отправлял тысячи людей на смерть, вызывает у меня совершенно однозначное отношение. А то, что он был любящий отец – это касается только меня и моих братьев и сестер. Что имеет большее значение: мои чувства или гибель миллионов людей? Здесь всё ясно. Когда мы видимся на редких семейных встречах – мы никогда не пьём за его… как это сказать по-английски?.. царствие небесное. Мы пьем только за нашу память о нем как отца и за спасение его души. В которое я не верю.
Какое-то время мы шли молча. Мимо нас негромко проехало несколько машин. Навстречу прозвенел трамвай. Мимо и навстречу шли прохожие. Мне подумалось: как странно – они не представляют, кто этот седой человек, и о чем мы говорим.
- Знаете, – сказал Борман, – всю свою жизнь я пытался искупить немыслимый грех моего отца перед миром. Не думаю, что у меня это получилось. Я не думаю, что это вообще возможно. Настолько… – он вытер повлажневшие глаза. – Но я пытался.
- Вы были не обязаны, – мне хотелось сказать ему что-то доброе. – Сын за отца не отвечает.
- О, нет! – он резко поднял голову. – Еще как отвечает! Морально. И сын за отца, и отец за сына. То, что вы сказали, выдумано для облегчения чувства вины. Мы отвечаем за любого близкого нам человека. Я всегда говорю это в своих проповедях. Просто по факту близости. Даже за друга. И все это чувствуют. Но не все дают себе труд осознать это и сказать вслух.
- Ja-ja, Martin, – вдруг произнес Эрик по-немецки. – du hast absolut recht, – и, посмотрев на меня, потряс рукой в его сторону. – Он абсолютно прав.
- Мы, дети руководителей Третьего рейха, несем свой крест, – продолжал Мартин. – Дочка моих друзей, Катрин Гиммлер, внучка Эрнста, брата Генриха, она историк, политолог, сделала очень много для разоблачения многих бежавших нацистов. Она много ездила по миру. При этом она тоже оставила свою фамилию. Ее исследования о братьях Гиммлерах дают правдивую картину их семьи. Это семья душевных уродов. Знаете, гражданство какой страны она взяла?
- Швейцарии?
- Нет.
- Соединенных Штатов?
- Нет, вы не догадаетесь.
- Ja-ja! – внезапно, выразительно подняв брови, без улыбки сказал Эрик.
- Ну, допустим самое радикальное, – осмелился я, – России!
- Нет!
- Я сдаюсь – искренне признался я.
- Она гражданка Израиля. Ее муж – генерал израильской армии.
На секунду, продолжая неспешно идти, я будто оцепенел.
- Ну, знаете! – я хохотнул и чуть не рассмеялся. – Могу себе представить выражение лиц пограничников, когда она въезжает в Израиль, и они видят ее фамилию!
- Это точно! – Мартин не улыбался. – Эту фамилию там знают все. Но она специально ее оставила, чтобы никогда не забывать о прошлом своей семьи.
Я перестал усмехаться и понял, что мой юмор, как ни смешно, не уместен.
- Ja-ja! – с тем же эксцентричным выражением подтвердил Эрик. – Гудрун, дочка Генриха Гиммлера, которая считает его великим и ни в чем не виновным, ненавидит Катрин, ненавидит Мартина, ненавидит меня, она всех нас ненавидит. Ее душа – загадка. – Эрик замолчал и шёл, глядя впереди себя на тротуар.
Нас обогнал стрекочущий велосипедист. Навстречу прошла молодая женщина с маленькой девочкой за руку и с коляской, в которой сидел смешной малыш с удивленным выражением лица. Мы улыбнулись им.
- Мартин, – осмелился спросить я, – простите за вопрос, но… что вам запомнилось больше всего?
- Знаете, я мог бы рассказать, каким Гитлер был вегетарианцем, как у него проходили обеды, как я, будучи подростком, любил его и называл его дядей Адольфом, я ведь был назван двумя именами, в том числе и Адольфом в его честь, но это имя я не использую, как он учил меня рисовать, и как мне это нравилось, но не нравился его крупный нос, когда он наклонялся рядом со мной и объяснял, как класть мазки акварелью, но какой при этом был мягкий и завораживающий его голос. И в каком я был ужасе, когда узнал правду о нем, о моем отце, обо всём… Я мог бы много рассказать. Но всё это не имеет значения.
- Вы не правы, – попытался возразить я, – это имеет значение.
- Нет, – спокойно ответил он, – не имеет. Имеет значение случай, который был уже после войны. Я уже принял сан священника. Но бывают моральные ситуации, на которые даже у священника нет ответа. Это случай, о котором я не раз рассказывал в интервью и на телевидении. Ко мне приходили люди, я слушал их исповеди и старался им помочь, воодушевить их. Как-то ко мне пришел бывший солдат Вермахта. Он рассказал, что во время восстания в Варшаве он был среди тех, кто зачищал от повстанцев подвалы домов. Из одного подвала внезапно выскочила и побежала маленькая девочка, лет пяти или шести. Но она споткнулась и упала недалеко от него. Он захотел ее поднять и спасти. Но внезапно услышал окрик обер-лейтенанта: «Клаус! Ткни эту тварь штыком!» И он, подчиняясь приказу, проткнул ее штыком в грудь. Она не закричала, а задохнулась. Это были секунды. Задыхаясь, она смотрела не него. Он понял, что совершил что-то невообразимое. С чем он не сможет жить. Он выхватил штык из ее тела и побежал за обер-лейтенантом, чтобы убить его. Он нашел его через пару минут, лежащим раненым от автоматной очереди из окон. И, вместо должного по инструкции спасения офицера, он несколько раз ударил его штыком. Его исповедь была через 20 лет после войны. Но с тех пор этот бывший солдат, ставший почтовым служащим, так и не женился и у него не было детей. По его словам, он не мог смотреть в их глаза. И все годы каждый день жил с этим воспоминанием. Он сказал: «Бог не простит меня, я не могу себе представить, что со мной будет за то, что я сделал». Даже как священник я не знал, что ему сказать. Через неделю этот человек повесился. Я боюсь это говорить, но, наверно, он поступил верно. Вероятно, я неправильный священник.
Несколько секунд мы шли молча.
- Нет, – осмелился сказать я, – мне кажется, вы правильный священник.
Борман взглянул на меня почти безнадёжным взглядом, при этом исполненным некой надежды.
- Вы понимаете, – продолжил он, – это не только реальная история, но и метафорическая. Таково большинство людей. Потом они всё поймут. Они и сейчас понимают, но в момент, когда от них зависит жизнь и судьба других людей – они слушаются приказа. Они подчиняются идее. Надо быть цельным человеком и постоянно думать о том, что ты делаешь, и главное, не бояться быть собой, не бояться противостоять приказам, чтобы в критический момент не совершить нечто чудовищное.
- Так, что же, – решился спросить я, – вы считаете, он прощён?
- Да. – Борман с удивлением посмотрел на меня. – Он прощён.
- Каким образом?
- Он не убивал с умыслом. Он сделал это по инерции выполнения приказа. Поэтому он так страдал. Ни Гиммлер, ни Геббельс, ни мой отец – не страдали бы от такой мелочи, как убитая девочка. Неприятная картина, – он сделал упругий жест ладонью по воздуху, – но не причинившая ни физического, ни идейного дискомфорта. Она же была еврейка. Хотя я уверен, – он рукой рассёк воздух перед собой, – что в душе все они понимали, что это противоречит природе, что это преступно, и что им придётся заплатить за это. Я убеждён, что они осознавали это. Этот солдат был нацистом чисто формально. И наказал сам себя. Поэтому он прощен.
- Nein-nein, Martin! – Эрик вдруг снова заговорил по-немецки и мелкими движениями отрицательно закачал головой. – Я не согласен. Простить значит снять событие. Он не может быть прощен. Здесь я согласен с евреями. С верующими иудеями. Наше христианское «прощение», благодаря которому христианство завоевало полмира, всех развратило! Покайся – и будешь прощен! Это лукавство! Не может быть такого. Уверен, иудаизм ближе к истине. Там так: всё, что ты совершил, вне зависимости от твоего раскаяния, навсегда остаётся с тобой. Бейся хоть лбом об стену и уверяй в искренности своего раскаяния – ничего не изменится. Раскаяние важно. Оно определяет тебя в твоем моральном движении. Но оно не снимает события и не снимает твоей вины. А мы, христиане, удобно устроились! Предал, покаялся – и снова как новенький!
- Эрик! – выдохнул Борман с возмущением. – Говорить так огромный грех! Раскаяние – это не просто слова, это осознание и страдание! Страдание души, часто и тела! Человеку необходимо возрождение! Правильно, именно этим христианство завоевало почти весь мир, потому что именно эту уникальную возможность нам дал Господь!
Мартин, покрасневший от эмоций, пригладил свои волосы.
- Видишь, Котя, – Эрик вдруг назвал меня детским прозвищем и, кивнув в сторону Мартина, саркастически произнёс, – господь им дал! Люблю я этих детей!
Эрик с иронией посмотрел на Бормана, тот терпеливо воспринимал его взгляд.
– Он католик, – Эрик снова потряс рукой в сторону Мартина, а затем потыкал указательным пальцем себя в грудь. – А я протестант. По сути практически еврей. Впрочем, я неверующий. Но главное, он младше меня. В юности это было большой разницей. Но и теперь, видишь, он всё еще не дорос до понимания чего-то!
Мартин, сжав губы, будто с сожалением смотрел на него. Эрик чуть склонился в мою сторону, протянул руку позади меня и похлопал Мартина по плечу. Тот улыбнулся. Они почти обнялись за моей спиной.
- Я вам только вот что скажу, – Борман посмотрел на меня. – Никогда не верьте, если кто-то из немцев или не немцев говорит, что он чего-то не понимал. Это ложь. Все всё прекрасно понимали.
- Ja-ja, – Эрик снова затряс рукой перед собой, – здесь он прав!
- Люди врут чтобы выглядеть морально невиновными. – говоря это, Мартин склонил голову набок, став похожим на какого-то библейского персонажа с картин эпохи Возрождения. – Ради чувства собственной невиновности, ради чувства своей правоты, люди врут сами себе и верят в собственную ложь. Боюсь, что в своей массе, если не в основе, люди не рациональны и не моральны. Им свойственно создавать себе кумиров, – он глубоко вздохнул и продолжил. – И в нацизме, и в сталинизме, и в северо-корейской идеологии, в любой тоталитарной идее много привлекательного. Люди боятся многообразия и сложности жизни. А подобная идеология создаёт впечатление, будто всё объясняет и отвечает на все вопросы. И люди делают вид, что верят в нее. До такой степени, что убеждают в этом сами себя. Это сумасшествие. Но однозначность привлекает, безумие захватывает, оно заразительно.«ОДНОЗНАЧНОСТЬ ПРИВЛЕКАЕТ, БЕЗУМИЕ ЗАХВАТЫВАЕТ, ОНО ЗАРАЗИТЕЛЬНО»

Свежее интервью с Витаутасом Ландсбергисом:
https://www.svoboda.org/a/vitautas-land ... 81029.html

— Не хотим хорошо жить! Никто не заставит нас хорошо жить! Не
подсовывайте нам собственность! Хотим жить без имущества и работать
без зарплаты! Пусть за всю жизнь мы накопили шестнадцать рублей и
детям ничего не завещаем, кроме рецептов, мы отстаиваем свой гибельный
путь и рвем каждого, кто хочет вытащить нас из капкана!
— Не трожь! — И лижем стальные прутья. — Не подходи, не лечи! Оставь
как было! Нам нравится как было, когда ничего не было, ибо что-то
было. Нас куда-то вели. Мы помним. Мы были в форме. Мы входили в
другие страны. Нас боялись. Мы помним. Нас кто-то кормил. Не досыта,
но как раз, чтоб мы входили в другие страны. Мы помним. Нас кто-то
одевал. Зябко, но как раз, чтоб нас боялись. Наши бабы в желтых
жилетах таскали опоки, мы у мартена в черных очках... Помним и никому
не дадим забыть.
Умных, образованных, очкастых — вон из страны, со смаком, одного за
другим. Пока все не станут одинаковыми взъерошенными, подозрительными.
При виде врача — оскал желтых зубов: «Не трожь!»
Подыхаем в тряпье на нарах: «Не трожь!» — и последний пар изо рта.
Копаемся в помоях, проклиная друг друга: «Как лечат, суки! Как строят,
гады! Как кормят, падлы!»
Один толчок земли — и нету наших городов.
А не трожь!
Наш способ!
Всего жалко, кроме жизни. Наш способ!
Посреди забора схватил инфаркт. Не докрасил. Наш способ!
Лопата дороже! Держи зубами провода!
Все дороже жизни.
И приучили себя. Умираем, но не отдаем. Ни цепь, ни миску, ни
государственную собачью будку!
Это наш путь! И мы на нем лежим, рыча и завывая, в стороне от всего
человечества.

Михаил Жванецкий

«Месть – это блюдо, которое подают холодным», - размышлял Саша Перегудов глядя на храпящую перед телевизором тещу. Та имела привычку после сытного обеда включить по телевизору новости и через несколько минут заснуть под истерические вопли Соловьева или Киселева. Причем телевизор должен был работать на полную громкость и выключать его категорически запрещалось. Иначе у Марфы Семеновны, так звали Сашину тещу, поднималось давление, и тогда всей семье приходилось очутиться в седьмом круге ада.
«Уж лучше пускай дрыхнет», - размышлял Саша. По телевизору внезапно прервали новости и стали показывать похороны Жириновского. «Похоже, что началась гонка на лафетах». Саша взял в руки пульт и выключил звук. От внезапно наступившей тишины теща проснулась и несколько минут смотрела на экран телевизора шевеля недоуменно старческими губами.
- А че это звука нет, - спросил она Сашу.
- Телевизор сломался, - соврал тот, пряча пульт в задний карман джинсов. – Но вы не беспокойтесь. Скоро с Украины много телевизоров приедет. Можно будет купить плазму по дешевке.
- Это хорошо, - сказала теща позевывая. – Это мы тута одобряем. А чего это сейчас показывают.
Саша размышлял над ответом всего пару секунд.
- Так Путин же умер.
- Как Путин умер, - теща вскочила с кресла. – Врешь!
- А чего мне врать. Уже по всем каналам показывают. Вон его на лафете по Красной площади везут.
- Не может такого быть. У нас только на третий день хоронят. А начальство на пятый.
- Так он завещал в тот же день. По мусульманскому обычаю принято до захода солнца.
- По какому еще мусульманскому обычаю? Он же в церкви всегда стоял с этим, как его…
- Собянином, - подсказал Саша, еле сдерживаясь, чтобы не рассмеяться. Но внезапный инсульт и моментум в море. Перед кончиной перешел в другую религию.
- Ни фига себе, - теща продолжала недоверчиво смотреть на Сашу. – И кто же теперь вместо него будет?
- Марфа Семеновна, вы все проспали. Война закончилась. Навального уже из тюрьмы выпустили. Тот и первый указ подписал. «Запретить партию «Единая Россия» как экстремистскую и признать всех ее членов национал-предателями. Кстати, а на вас маечка как раз этой запрещенной партии.
Теща посмотрела на себя в зеркало, ахнула и стала быстро стягивать футболку, ничуть не стесняясь при этом зятя.
- Спасибо, Саша, подсказал. А то я, старая, глупая дура тебя идиотом считала. А тут вон как все повернулась. Ты молодец, что на все эти митинги ходил. Против Путина и против войны. Я теперь за тебя за тебее.
Саша прошел к себе в комнату, быстро вернулся держа в руках футболку с надписью «Нет войне».
- Марфа Семеновна, вот дарю от чистого сердца. Теперь мы с вами будем в одной лодке.
- Спасибо тебе еще раз, Саша. Мы же все-таки одна семья. А то, что раньше ругались по разным поводам, то можно и забыть.
Теща надела футболку, вышла на балкон, открыла окно и прокричала во весь голос:
- Нет войне. Слава Украине.
Сидящие на скамеечке внизу бабушки быстро в испуге куда-то разбежались. Одна из них дрожащими пальцами набирала номер в телефоне. Очевидно полиции. А теща продолжала свое выступление:
- Путин – вор. Свободу политзаключенным. Мы здесь власть!
Ее голос разносился по всему двору. Соседи в испуге закрывали окна и форточки не понимая, что происходит. А Саша Перегудов философски размышлял, что теперь уже точно придется разъехаться с родителями жены. И скорее всего уже навсегда.

Д.Зотиков. 7.04.22

Наташа Дубович · 12 April, 01:03 ·

Помимо "счастья" жить на территории, где 8 лет идет война, нас угораздило связаться с розницей. Ну, потому что промышленность, с которой мы раньше работали как поставщики, в Донецке перестала быть.
Поэтому в довесок ко всем радостям войны я также каждый день получаю по два сердечных приступа от наших потрясающих покупателей.
Примерно все происходит так: заходит в магаз покупатель, прошвыривается по полкам.
- А почему так дорого?
- Мне по каким оптовики отгружают, по таким и я продаю со стандартной наценкой.
- Нет, это я понимаю, но вообще, почему так дорого?
- Потому что санкции, инфляция, девальвация рубля.
- Нет, это я понимаю, но мы ж сами (читай - Россия) все производим.
- Нет, примерно половина продукции из ЕС и Турции, а бытхимия, что производится в России - на 50% из иностранных компонентов.
- Нет, это я понимаю, но можем же свое?
- Можем - не значит производим. Из своего у нас только хозяйственное и дегтярное мыло, и белизна.
- Хорошо, почему эта белизна по 35р., а эта по 180?
- Потому что первая - ароматизированная водичка, а вторая произведена с высокой степенью очистки на иностранном оборудовании.
- Нет, это я понимаю, но оборудование уже же стоит, можно производить дешевле.
- Оборудование нуждается в качественном сырье и иностранных запчастях, которые под санкциями.
- Нет, это я понимаю, но Пушилин обещал низкие цены...
- Пушилин обещал - к нему и вопросы.
- Нет, это я понимаю, но почему так дорого?
Обычно где-то здесь (а под вечер и раньше) я срываюсь и начинаю немножко кричать матом.
- Потому что, б***ь, война! Так понятнее?
Не понимают. Не хотят понимать, не хотят раскрыть глаза, задуматься, провести параллели. Их в школе не учили думать. А вместо экономики и обществознания были и есть уроки патриотизма.
То есть, как человек немного разбирающийся в вопросе, я понимаю, что на самом деле проблема даже не в понимании. Мозг просто отказывается принимать реальность - вот такую, с высокими ценами, с трупами в Буче, Мариуполе и Краматорске (и Донецке, да), с тем, что наших донецких студентов - которые не то, что автомат - сиську женскую в руках не держали - без малейшей подготовки кинули на передовую, и война их просто перемолола. Не может мозг россиянина принять эту реальность.
И за неимением доступа "туда", они ходят в магазин, и в глазах их стоит мольба: сделайте, как было. А лучше сделайте, чтобы у нас было все, и нам за это ничего не было!
О, милые мои, так не бывает. Война предъявляет обеим сторонам огромные счета - в рублях и долларах, в жизнях, в возможностях, в правах и свободах.
И я вспоминаю, как в таком же апреле 8 лет назад мы сидели за столом на моем ДР, и я спрашивала: зачем вам война? Разве вы плохо живете? Дом - полная чаша, дети все с высшими, работа, каждый год отпуска, дача-машина. Ну вот что еще надо для счастья?
А мне отвечали: нет, ты не понимаешь, дончане кормят Украину, и это Янукович должен сидеть в Киеве.
Человеческая жадность, глупость, хитрость, а главное, ущербность нашего менталитета - все обнажила война. Учить надо, с пеленок объяснять, как устроен мир. Вот только пеленки в ближайшие десять лет будут не качественными памперсами, а марлевыми тряпками...
- Это я понимаю, но почему?
- Потому что мало отнять заводы. Чтобы производить, нужен ремонт оборудования, нормальные зарплаты, качественное сырье... А у нас что? Кредиты под 30% годовых. Кому они нафиг нужны по таким ставкам? А иностранные инвестиции только что сделали нам ручкой.
Остается бюджет, в котором не то, что ветер, там снаряды свищут. И пилят его, пилят. И будут пилить. Больше просто пилить нечего. А не пилить не могут.
- Но мы всех в итоге победим! Ничего, выкрутимся, и победим... да?
- Да. Вот ваша пачка прокладок и два доместоса. С вас тыща рублей.
- Да почему так дорого-то?!!

Виталий Гаков · 1 ч ·

Виктор Шендерович: Три пошлости, которые уже невозможно слышать.
Пошлость третья. «Русский народ не готов к демократии»

Если ребенка не научить вытирать себе попку и выливать за собой горшок, он не будет этого делать. А если его с малолетства приучить грязной попкой гордиться — он будет ею гордиться! Если этот опыт произвести со всем поколением — все поколение будет ходить сначала с грязными попками, а потом с большими грязными задницами — и гордиться. Потом это станет национальной нормой. И человек, который однажды робко заметит, что э-э-э… как бы сказать… при всем уважении к традициям… но, в общем, воняет, сильно воняет! — такой человек станет отщепенцем и позором cлавного обосравшегося коллектива.
Когда отщепенцев наберется на кружок, и, начитавшись переводных книг по гигиене, они попробуют предпринять какие-то меры по изменению родимых традиций, — их закуют в кандалы, лишат имений, посадят в Шлиссельбург, отправят по Владимирской дороге, закроют в психушке, расстреляют без права переписки и вышлют в Горький. Потом частично реабилитируют. Потом, по случаю внезапной оттепели, позволят жить, где все, но молча.
Все это время в любезном Отечестве будут рождаться и вырастать новые поколения детей, гордящихся грязной попкой. Они будут превращаться в здоровущих засранных дядек, традиционно обиженных на то, что в мире их никто не любит и все воротят нос… На досуге, для самоуважения, дядьки заведут себе интеллектуалов. Интеллектуалы подведут под отечественное дерьмо историческую базу и, втягивая носом родимое амбре, начнут выражать дозволенную либеральную печаль по поводу того, что все сложилось именно так, а не иначе… Но, скажут они, с этим же ничего не поделать! Ментальность, знаете ли. Ну, не готовы наши селяне жить с подтертыми попами, не прижилось это тут. Оставьте вы их в покое! Родина все-таки. Ну, Родина, кто бы спорил. Ну, традиции, да. Но люди рождаются — голенькими. Без традиций вообще. Ничего там, в ДНК, не записано про традиции и нормы поведения — эти нормы могут меняться, по много раз и очень существенно, причем даже на пространстве одного поколения! Нет, пардон, не меняться: нормы сами не изменятся, это вопрос усилий ума и воли.
Желательно — доброй воли, потому что норма может поменяться и вниз; за несколько лет из посетителей берлинских кафе можно сделать серийных убийц — это проверено.
А возвращаясь в родные палестины, просто констатируем: нынешняя неготовность российского народа к демократии — банальность, не требующая доказательств. Еще бы он был готов к демократии — народ, которому века напролет, от Ивана Третьего до Путина, под разными соусами вбивали голову «необходимость самовластья и прелести кнута». Но в самом вопросе о «готовности-неготовности» прячется иезуитская подмена смыслов. Корректно было бы сформулировать его по-другому: способен ли российский народ освоить демократические инструменты самоуправления?
Должен вас прямо предупредить, что ответ «нет» на этот вопрос — будет означать русофобию в чистом виде. Японский, эстонский, чилийский, ирландский… — сотни народов, стало быть, на это способны, а народ-богоносец — мимо кассы? Ерунда. Разумеется, мы не дурее других — и вполне в состоянии справиться со сборкой и эксплуатацией этой нехитрой шестереночной передачи, разделения властей. Но — не сразу, разумеется, не сразу! Это как с попкой. Для начала надо твердо решить, что таки да, лучше ходить с чистой, а гордиться грязной — это не особый путь, а обычное свинство. Начать учиться. С помощью старших, день за днем… анализируя ошибки и не давая себя сбить с панталыку воспоминаниями о том, как хорошо пахло в старые времена… приближая нормы к общепринятым в мире, улучшая координацию… Глядишь, окрепнем — начнем попадать горшком в унитаз.